Она возродилась девственно-новой, сияющей в алых всполохах свеч Венерой из волн и пушистой пены, чистым листом, на котором можно было написать или нарисовать что угодно – и она безропотно приняла бы это.

Кажется, в этот момент я понял, что имел в виду Владлен Олегович, когда объяснял о телах – продолжениях дарящей души. Вот ученые говорят: фрикции. Я говорю: блаженство. Они настаивают: коитус. Я отвечаю: Любовь. Не может сухой лексикон ученых выразить обычное (казалось бы) соединение двух тел и сердец, соединение двух душ, что до краев наполнены любовью друг к другу. И тогда даже тела – не главное. Наверное. Вопрос спорный, хоть и подкреплен конкретным, но пока единственным примером. А вообще, каждому свое, лишь бы понимали друг друга. Ау, где ты, та, что поймет меня лучше всех?

Потом мы пили чай. Все вместе. Я, в брюках и рубашке и даже застегнутый на все пуговички, рядом – одетый в домашнее хозяин квартиры, который устроил невообразимое действо, и цветущая Нина. Только теперь, при свете и без повязки, я смог более тщательно разглядеть ее.

Красивая. Ухоженная. Младше супруга, то есть того возраста, который у следящих за собой женщин определить невозможно. Да и не нужно, если быть честным. Ростом – маленькая, волосы светлые, убраны сзади в хвостик. Снова в халате. На лице конфузливая улыбка, в глазах счастье.

Когда муж поднял ее с мохнатого шерстяного ковра и снял, наконец, повязку, их поцелуй длился вечность. Потом еще одну вечность. Нина не могла остановиться. Она дарила свои сладкие губы, свою нежность, свои безумно-счастливые глаза как единственно возможный ответный подарок, который могла сделать сразу. Теперь она порхала по кухне, с нескрываемым смущенным удовольствием тоже рассматривая меня. Кажется, не разочаровалась. Это грело и весьма.

Чай был налит, мы дружно расселись на кухонном уголке: я на узкой стороне, они вдвоем на широкой.

– Это Олег, – представил меня, наконец, Владлен Олегович.

Невысказанный вопрос продолжал висеть в глазах супруги. Шею мужа словно стягивала удавка любопытства, с каждым мигом все сильнее. Он рассмеялся.

– За ним гнались бандиты, я спрятал. – Вслед за этим Владлен Олегович обратился ко мне: – Не жалеешь, что попал к нам?

Нина вспыхнула, как новогодняя елка, скулы напряглись. Я резко опустил взор.

– Нет.

– Вот и славно. – Владлен Олегович отхлебнул из чашки.

Некоторое время никто ничего не говорил. Нина постреливала из-под опущенных век то на мужа, который деловито уминал печенье, то на меня, не знавшего, куда девать руки. А я, изнутри сгрызаемый невообразимостью наставшей домашней идиллии, наконец, решился:

– Можно вопрос?

– Можно. Но на ответ особо не рассчитывай.

– Почему? – Произошедшее по-прежнему не укладывалось в голове. – Не почему на ответ не рассчитывать, а вообще: почему?

Владлен Олегович пожал плечами:

– Хотел сделать супруге приятное.

– Просто сделать приятное? – изумленно повторил я.

– И ей, и себе. Я наслаждаюсь наслаждением моей девочки, это увеличивает мои ощущения вдвойне.

Приходилось слышать, что истинная любовь – когда немолодой мужчина называет взрослую состоявшуюся женщину «моя маленькая девочка» и при этом не обманывает, то есть действительно видит ее такой. Владлен с Ниной – наглядный пример этому утверждению.

– Значит, вы очень любите друг друга, – констатировал я очевидное.

Любят-то любят, но какой-то странною любовью.

Две головы склонились друг к дружке, две пары губ нежно соприкоснулись.

– Пойду-ка, мусор выброшу. – Владлен Олегович начал подниматься, но, проследив скрытную молнию в мою сторону, блеснувшую из-под ресниц супруги, вдруг передумал. – Нет, давай ты, Нина. Посмотри там, что и где, а я из окна продублирую.

Нина отправилась переодеваться. Возможно, всего лишь обулась и накинула пальто – хлопок двери раздался нелогично быстро.

Владлен Олегович отошел к окну и, едва мы остались наедине, тихо сказал:

– Вижу, не понимаешь моих мотивов. Я любовался Ниной, которая делала то, что немыслимо в любой другой семье – в семье, запертой на ключ печати в паспорте. В тех семьях после торжественной церемонии начинаются ритуальные шаманские танцы вокруг костра сжигания свободы. С милостивого разрешения государства типичные новоБРАЧНЫЕ свою любовь холят и лелеют в специальном ящичке, который выдвигается с каждым разом все реже и реже, и куда ни под каким предлогом не допускаются чужие. Даже взгляды. Даже мысли. Потому что секретный ящичек от неправильных мыслей ржавеет и, в конце концов, ломается. Со временем, когда ящик уже на грани или так рассохся и разболтался, что содержимое течет через щели по всем соседским этажам, люди вдруг понимают, что перегородки, которые их так долго сдерживали – миф! Ненужный, хрупкий, ломкий, противный… Тогда тако-ое начинается… Потому вопрос: зачем люди прячут то, чем могут гордиться, и почему чем крепче заколочен ящик – тем больше шансов, что кто-то из хозяев вызовет МЧС и с посторонней помощью разнесет его вдребезги? – Владлен Олегович остановился, внимательно глянув – слежу ли я за ходом мысли. – Ведь умелые спасатели всегда наготове. Невидимые, но оттого не менее реальные, они только и ждут подобного звоночка. И знают профессионально, как открываются ларчики.

– Вы просто боитесь, что ее уведут! – вдруг дошло до меня.

Владлен Олегович уже открыл рот возразить… но передумал. Поморщился. Нехотя поправил:

– Не уведут, а соблазнят. Новизной. Или юностью. Лучше уж то и другое ей предложу я.

– Но она вас так любит…

– Тем не менее, – отсек он. – Как раз потому, что я ее тоже люблю.

– А ревность?

Я думал, что нашел слабое звено в нелогичной (для меня) схеме. Для собеседника все было нормально, он странно усмехнулся.

– Ревность. Хм. Дети вот тоже ревниво относятся к своим игрушкам. Пока те не надоедят. Пойми, в ревности больше себялюбия, чем любви. Ревнующий думает о себе, о своих «поруганных» чувствах, о своей боли и своем мучительном страдании. Желания и мысли «любимого» человека для него – пустой звук, который только мешает.

Прикрыв глаза, Владлен Олегович выставил руку, требуя молчания.

– «Кого окружает пламя ревности, тот подобно скорпиону обращает отравленное жало на самого себя. Самым опасным врагом, которого ты можешь встретить, будешь всегда ты сам; ты сам подстерегаешь себя в пещерах и лесах», – процитировал он кого-то.

Заворочался ключ. В прихожую вошла Нина – глаза сверкали, лицо раскраснелось, будто она бежала.

– Стоят. – Она нервно махнула рукой назад, на лестницу. – Двое в подъезде, между этажей, и несколько на улице.

– И две машины, – присовокупил муж. – Незаметно не выйдешь.